Федор Федорович доводит до нас подробности двух последних аварий: лодка 667 А проекта. Во время боевого патрулирования начался пожар в шахте. При достижении температуры в шахте 70о С автоматика включила систему аварийного орошения (а система аварийного орошения ракетной шахты работает следующим образом – забортная вода, движимая мощными водяными насосами, поступает по трубам в шахту. И такими же мощными насосами она откачивается из шахты.
То есть аварийная горящая ракета беспрестанно омывается огромным количеством морской холодной воды. Этим самым, во-первых, достигается понижение температуры в аварийной шахте и одновременно вымывание несгоревшего окислителя и горючего из шахты в море).
Через энное количество времени, когда температура в шахте упала до нормы, система аварийного орошения была выключена. Лодка снята с боевого дежурства и возвращена на базу. Причины установлены…
Следующая авария. Лодка проекта 667 А стояла у пирса на своей базе, когда начался пожар в шахте. Система аварийного орошения не сработала. Избыточным давлением вырвало крышку шахты,
и ядерная боеголовка вылетела на пирс. Пожар тушили… Причина установлена…
Я представляю себе, как с грохотом и жутким ревом взлетает крышка ракетной шахты, и из нее вместе со столбом пламени вылетает
ядерная боеголовка и, кувыркаясь, летит на пирс. Что там творилось
на самом деле?
– Вопросы есть? – Федор Федорович обводит нас серьезными строгими глазами.
– Есть, – Саша Копшук мастер задавать умные вопросы, – что стало с боеголовкой?
– Боеголовка не разрушилась, – отвечает Федор Федорович и захлопывает свою коричневую папку:
– Разойдись.
Все мы знаем, что внешний корпус ядерной боеголовки изготовлен из особых высокопрочных, огнеупорных материалов, и при авариях такого рода она может остаться целой и невредимой. А что касается ее случайного подрыва, то на это существуют в ней четыре предохранителя, срабатывающих один за одним последовательно на определенной высоте каждый при снижении ее траектории полета или высоты.
Я возвращаюсь к своему металлическому раздвижному упору и наконец-то смазываю и закручиваю до упора. Вообще-то этот инструмент предназначен для заделывания пробоин в прочном корпусе
корабля. То есть на пробоину накладывается специальная подушка, а этим самым упором она намертво прижимается к пробоине, исключая тем самым поступление воды в отсек. Работает он как домкрат, только ручной. Я оглядываю борта отсека, сплошь увешанные приборами, кабелями и трубами и прихожу к выводу, что с этим допотопным инструментом у нас в отсеке ни к какой пробоине не подступиться.
Мне уже приходилось тренироваться на У. Т.С. (учебно-тренировочный сектор), представляющим из себя списанную подводную лодку, где в одном из отсеков, борта которого совершенно чистые, имеются отверстия, через которые под определенным давлением подается насосами забортная вода, имитирующая, собственно, пробоину на корабле. Эти самые пробоины при помощи упора, подушки и деревянных клиньев мы заделывали с легкостью. Но отсек подводной лодки
это – не У. Т.С. К сожалению.
– Команда, подъем! – зычный голос дежурного вырывает меня из цепких объятий сна, и я соскакиваю со своей теплой коечки. Быстро одеваюсь и уже на автомате лечу в гальюн.
– Команде приготовиться к построению на физзарядку! Форма одежды – шапка, роба.
Я кидаюсь к вешалке, хватаю свою шапку и, лишь надев ее на голову, на ощупь осознаю, что на ней нет «краба».
– А может, не моя? – легкая надежда мелькает в голове, и я, сняв ее, смотрю на вытравленный хлоркой внутри шапки номер военного билета – мой. Значит, у меня опять уже в третий раз какая-то сволочь свистнула «краб». На душе становится тошно, но делать нечего, надо бежать на физзарядку, где отсутствие его никто не заметит, а там что-нибудь придумаю. В первый раз, обнаружив пропажу в субботу, я сходил в наш малюсенький военторговский магазинчик и купил там два «краба», то есть один про запас. Через неделю запасной «краб» мне уже пригодился. А сегодня только понедельник, то есть в магазинчик мне просто не попасть до субботы. Идя на завтрак, а затем уже на корабль, я стараюсь затесаться в середину строя и выглядеть тише воды и ниже травы, надеясь восполнить пропажу как-нибудь на корабле, но, увы, все усилия мои оказались тщетными. Совершенно обозлившись, я решаю поступить таким же образом, как поступили со мной, то есть ночью свистнуть у кого-нибудь с шапки этот самый «краб».
Проснувшись часа в два ночи, я немножко лежу в коечке, прислушиваясь, а затем на цыпочках подхожу к вешалке, где на длинной полочке лежат аккуратно выравненные шапки, и снимаю одну из них.
А когда, вожделенный «краб» оказывается в моих руках, я слышу за своей спиной спокойный голос:
– А теперь прицепи обратно.
Руки мои обвисают, а сердце проваливается в пятки. Я оборачиваюсь: с близстоящей коечки на меня смотрит подгодок Тимофеев, по кличке Тимоха. Трясущимися руками я цепляю этот злополучный «краб» к шапке владельца и кладу ее на полочку. Я ожидаю криков, ночных разборок и так далее и тому подобное, но Тимоха даже не поднимается с коечки. Он молча смотрит на меня, а я молчу, потому что
оправдываться было совершенно бессмысленно.
– Отработаешь пару нарядов по службе, понял?
– Понял.
– Иди спать.
Утренняя история повторяется почти один в один, а на корабле мне все-таки удается раздобыть этот проклятый «краб». Правда, без усиков, то есть крепить его к шапке нечем. Раздобыв гвоздик, с помощью молотка, я долго и старательно пробиваю в нем пару маленьких отверстий. Затем белыми нитками насмерть пришиваю его к шапке.
 |
 |
 |