Подошедший Саша Копшук с интересом разглядывает мое приобретение, а затем, взяв шапку, исчезает в выгородке за шахтой. Через пару минут он выныривает оттуда, довольный и сияющий. Нитки, которыми я пришил «краб» и явно заметные, он замазал желтой краской:
– Теперь не стянут. Носи на здоровье. Завтра, говорят, будем загружать торпеды и в море.
Погрузка торпед начинается с утра. Я попадаю в погрузочную команду, работающую на пирсе. Лодка уже подтоплена и снаружи выглядит необычно. Корма почти под водой, а нос неестественно высоко поднят так, что видны круглые внешние крышки торпедных аппаратов. Мы помогаем крановщику установить автокран – разводим его массивные опорные лапы и стопорим их. Крановщик при помощи гидроцилиндров выравнивает кран. Привезенные торпеды, выкрашенные зеленой краской, ждут своей очереди в кузове тяжелого грузовика. Их две.
Первую торпеду, аккуратно стянутую тонкими стальными тросами, крановщик медленно подводит к носу корабля. Крышка торпедного аппарата открывается, и торпеда направляется руками торпедистов и медленно-медленно исчезает в трубе торпедного аппарата. Крышка закрывается. То же самое проделывается со второй торпедой. Я с облегчением поворачиваюсь спиной к ветру. Что здесь за климат! Вроде бы
и морозец невелик, но сырые, постоянно дующие и неутихающие ветра пронизывают тело до костей. Случайная царапина на кисти руки заживала месяца два, а шрам от нее остался такой, как будто ножом полоснули. Гнилой здесь климат. Ох, какой гнилой. Все, погрузка закончена.
Несколько минут уходит, чтобы собрать автокран, и мы радостно возвращаемся в теплое и уютное нутро своего корабля. Продуваются кормовые балластные цистерны, и лодка, как положено говорить на флоте,
становится на ровный киль. Завтра в море. Будем сдавать очередную задачу. Я раздеваюсь и потираю озябшие руки. Хорошо.
Какое-то знакомое стрекотание заставляет меня напрячь слух и оглядеться. Что это? Звук явно доносится откуда-то с нижней палубы. Старший лейтенант Ермолаев и Женя Бахаенков что-то колдуют у пульта «КСПО», и я бочком-бочком мимо них протискиваюсь
к лючку, ведущему на нижнюю палубу. Осторожно спускаюсь и, пройдя за последнюю шахту, вижу Сашу Копшука сидящего за швейной машинкой и что-то шьющего.
– Откуда у тебя это добро?
Копшук хитро улыбается и разгибает натруженную спину:
– Попов с Бушуевым оставили. Вот учусь потихоньку.
– И что, получается?
– Получается. Или ты в перешитой робе до ДМБ ходить будешь?
То, что в экипаже имеются доморощенные умельцы, умеющие подогнать по фигуре робу, «форму три», сшить бескозырку на ДМБ для меня уже, конечно, не было секретом, но я почему-то считал их людьми особенными, что ли. Но чтобы вот так, фактически с нуля, человек на моих глазах постигал швейную науку? Для меня это было несколько необычно. Я еще какое-то время с недоверием смотрю, как Саша строчит на машинке, и задумываюсь: а я-то что умею? «Краб» стырить и тот по человечески не смог. Верно ведь говорят: не умеешь – не воруй. А Копшук, явно довольный произведенным впечатлением, не поворачивая головы, спрашивает:
– Анекдот антисоветский хочешь послушать?
– Давай, – я удобно пристраиваюсь на преобразователе верхом. – Умирает мужик и попадает в ад. Ведут его черти по длинному коридору, и видит он на стене портрет Ленина. А под ним подпись – Т. К. «Что это означает», – спрашивает он своих сопровождающих…
«Теоретик коммунизма», – отвечают черти и ведут его дальше. А дальше видит он портрет Сталина и внизу тоже подпись – Т.К. «А это что значит?». «Строитель коммунизма», – отвечают черти и ведут его дальше. А дальше видит он портрет Хрущева с подписью Т.К. «А это еще что означает?» – удивляется мужик. «Туебень кукурузный», – плюются черти.
Поздний полярный день застает нашу лодку уже в море, но мы, конечно, в своих отсеках этого не видим. С нами командир дивизии и несколько офицеров – флагманских специалистов с большими звездами на погонах. Комдива я еще в глаза не видел, знаю, что он в звании капитана первого ранга и что мужик он неплохой.
Когда переборочный люк нашего отсека открывается, и в его проеме я вижу немолодого капитана первого ранга, я уже не сомневаюсь, что это он.
– Внимание, в отсеке! – голос мой почему-то спокойный, и я представляюсь:
– Боевой номер «два-десять-тридцать три», матрос Югов!
Комдив здоровается со мной за руку, а офицеры, следующие за ним,тоже по очереди жмут мне руку. Федор Федорович докладывает ему обстановку. Комдив оборачивается ко мне:
– Вашу книжку, «боевой номер», матрос Югов.
Я достаю ее из кармана и протягиваю комдиву. Он наугад открывает страницы, и я без запинки цитирую все, что записано в ней. Комдив сверяет мои слова с текстом в книжке и неожиданно дает вводную:
– Срочное погружение. Ваши действия.
Я срываюсь с места и имитирую герметизацию отсека, поскольку отсеки в подводном положении обычно загерметизированы. Еще пара неожиданных вводных, и довольный комдив следует в следующий пятый отсек. Федор Федорович облегченно вздыхает.
– Уф-ф, пронесло.
Ближе к обеду я отправляюсь во второй отсек за полагающимися нам к обеду таранькой и сухим вином. Мичман Фазлыев, заведующий сим делом, отливает мне в бутылку 350 граммов «Рислинга» и отсчитывает семь рыбин – вяленую тараньку. Все это я отдаю нашему годку, поскольку нам «еще рано». Обед на корабле в море поистине царский, и жалеть о вине и тараньке не приходится. Готовят наши коки потрясающе.
Торпедная атака, в общем-то, прямо не касается Бч-2, и, пока лодка маневрирует под водой, я, присев на коечку, слушаю летящие по «каштану» команды и довольно болтаю ногами. Настроение мое резко меняется, когда корабль всплывает в надводное положение, и я узнаю, что зачислен в штатную команду поиска учебной обстрелянной торпеды и мне уже надо лететь в рубку. Я надеваю новенькую фуфайку с надписью на спине «ВМФ» и отпечатанным «боевым номером» на груди, шапку и через минуту уже оказываюсь в рубке на мостике. Нас здесь с десяток матросов, и каждому выделяется свой сектор обзора. Небо сплошь в низко нависших серых тучах, серые волны гуляют по всему горизонту, видимость отвратительная. К тому жепорывистый ветер хлещет по глазам, и они без конца слезятся.
– Говорят, что тот, кто увидит торпеду, получит отпуск, – слышится чей-то голос с боку, и от этого радостного известия мое внимание удваивается. Но через полчаса такого напряженного внимания мне уже за каждой оседающей волной чудится моя отпускная торпеда, и я невольно протираю глаза, а после двухчасового безрезультатного созерцания, продрогший и кислый, я спускаюсь в четвертый отсек и снимаю свою новенькую фуфаечку. Фуфайка – это нововведение комдива. Во-первых, она куда теплее шинели, во-вторых, просто удобнее, и, опять же по слухам, экипажи кораблей будут ходить в них на корабли до тепла.
 |
 |
 |