В понедельник утром на залитом прошедшим дождем плацу стоит экипаж подводной лодки К-102. Старпом командует стальным голосом:
– Старший матрос Тришин, выйти из строя!
Николай Александрович четким строевым шагом выходит из строя и резко поворачивается на 180 градусов. Ему подают две бутылки вина в руки:
– Бей.
Он смотрит в лица своих товарищей – матросов и старшин, а они все до единого смотрят на него. В некоторых глазах он видит соучастие, в некоторых – просто любопытство, а в некоторых – и немой вопрос: ну, что ты? Покажи себя нам, или слабо? И он смотрит в глаза старпому и честно признается:
– Не могу.
И старпом, хороший и мудрый мужик, вызывает из строя свидетеля-мичмана и приказывает ему разбить бутылки с вином. Мичман ловко бьет одну о другую и брызнувшее из них красное густое вино заливает его брюки и начищенные до блеска ботинки. Экипаж открыто и радостно хохочет.
В начале осени возвращается из госпиталя Александр Зеликович и, наверстывая упущенное, строчит на своей швейной машинке без устали. Скоро ДМБ.
Экипаж спешит на ужин, и на подходе к камбузу нас радостно встре чает крупный лозунг, выложенный белыми камнями на пригорке: «Море любит сильных». Шура Брыксин, худощавый и тщедушный, вслух читает:
– Море любит сильных! – и от себя добавляет: А сильные любят пожрать!
– Это ты-то сильный? – смотрит на него сверху вниз здоровенный моторист по кличке «Шайба».
После ужина Александр Зеликович разбирается со своим подчиненным молодым носатым «карасем». Дело не только в том, что у «ка ра ся» на руке появилась свежая наколка, что само по себе является вопиющей наглостью, а еще и в том, что новоявленное произведение искусства, выполненное на кисти руки, синеет не менее вопиющей безграмотностью:
«Р О К Е Т А».
– Кто это тебе колол?
«Карась» сопит, шмыгает носом и не признается:
– Я сам.
– Какое у тебя образование, придурок?
– Среднее.
– Очень хорошо. Ты можешь со своим средним образованием прочесть свою писанину?
– Рокета.
– А как пишется слово «ракета»?
– Ракета. Я сегодня же исправлю ошибку.
– Я тебе исправлю. Будешь ходить так до моей ДМБ. Уяснил?
В отсеке я на замечание мичмана Тузова отвечаю легкой грубостью, и он, ни слова не говоря в ответ, отходит от меня. Но Федор Федорович, на днях получивший звание капитана третьего ранга, слышит мое хамство и, выйдя из каюты, командует:
– БЧ-2 собраться на ракетной палубе!
Он зло смотрит на меня и объявляет:
– Только что старший матрос Югов нахамил Владимиру Ивановичу, что является недопустимым в отношениях между подчиненными и их начальниками, и посему я объявляю старшему матросу Югову три наряда по службе. Не слышу ответа!
– Есть, три наряда по службе, и даже еще три раза по три наряда
по службе!
– Будешь стоять у меня на верхней вахте до ДМБ!
Через пару часов злость моя окончательно проходит, и я чувствую себя виноватым перед мичманом Тузовым. Больше тридцати лет прошло с той поры, а это чувство живет и не оставляет меня до сих пор.
Простите меня, Владимир Иванович!
А верхняя вахта меня не пугает, поскольку она мне нравится. На корабле спокойней. Я, как правило, стою вечером с восьми до двенадцати и утром также с восьми до двенадцати. Днем после вахты или сразу или почти сразу меня вызывает старшина – секретчик, и я, получив у дежурного по кораблю автомат с патронами, сопровождаю его до штаба дивизии. На крыльце мы уславливаемся о встрече на этом же месте, и я иду в команду. Вынимаю магазин с патронами и прячу его за пояс, а автомат прячу в тумбочку дневального. И свободен часов до четырех. Можно завалиться спать, можно сходить в библиотеку или в магазин, а можно и побродить по сопкам, поесть черники или морошки и даже, если повезет, насобирать грибов на жареху. В условленное время я встречаю нашего секретчика и сопровождаю его на корабль. На корабле сдаю автомат дежурному по кораблю, и вахта, можно считать, закончена. Наряды по службе означают несение верхней вахты сутки через сутки, и на следующий день с обеда я уже не иду на лодку с экипажем, а готовлюсь к заступлению на вахту.
Недели пролетают как один день, и я не успеваю оглянуться, как заканчивается сентябрь.
Ребята живут уже будущей гражданской жизнью. Кто-то готовится поступать учиться, кто-то потихоньку приобретает гражданскую одежду и магнитофоны, а кто-то подыскивает себе будущую работу.
И я вижу, что мы потихонечку отдаляемся друг от друга. Тела наши еще здесь, а душой мы чаще и чаще уже дома.
Я узнаю через знакомого годка, что можно попытаться устроиться на работу в Мурманске в траловый флот. Для этого уже сейчас нужно написать заявление о приеме на работу и пройти медкомиссию. Мне дают добро, и я еду в Мурманск. В отделе кадров беру направление и иду к первому по списку врачу. У каждого кабинета длиннющие очереди, и за день мне удается пройти только одного врача. Но начало есть, и перспектива зарабатывать большие деньги сразу же после военной службы меня радует. Настораживает только одно – очереди у кабинетов врачей могут означать, что на траловом флоте страшная текучка.
 |
 |
 |