В сушилку не попасть, чтобы повесить сушиться мокрый тельник и брюки, в рундучной тоже самое. Потолкавшись и там, и там, я потихоньку проталкиваюсь к своему рундучку. Сверху красиво уложенный и выглаженный гюйс, под ним моя изъеденная кислотой роба. Беру брюки и закладываю еще ниже, я копаюсь в каком-то немыслимом и незнакомом мне тряпье. А вот и тельник – аккуратно сложенный и тоже явно не мой. Ничего не понимая, разворачиваю его в руках – тельник застиран до дыр и, судя по их количеству, мы с ним ровесники. Больше в рундучке ничего нет. Я беру тельник и брюки и совершенно обалдевший от подобной новости, присаживаюсь на баночку. Переодеваюсь. Смотрю на свои штаны и решаю – фиг с ним, запрячусь в середину строя, а там на корабле что-нибудь
придумаю.
– Команде приготовиться к построению на завтрак!
Я лихорадочно стараюсь пристроить в сушилке свое мокрое белье и кидаюсь к почти пустой вешалке. Бушлата моего тоже нет. В ушах слышится звон, и голова у меня слегка кружится.
– Команде выходить строиться!
Экипаж двигается к выходу, а я все стою и смотрю на вешалку, тупо и бессмысленно. Савенко, выходящий последним, окликает меня:
– А ты чего?
– Бушлата нет.
– Как нет бушлата? – Савенко тоже подходит к вешалке.
– А куда он делся, ваш бушлат? – мы разом оглядываемся: перед нами стоит старпом.
Он оглядывает меня с головы до ног своими почему-то белыми глазами:
– А что у вас с робой?
– В учебном отряде кислотой разъело.
– И тельник тоже?
– И тельник, – подавленно мямлю я.
Старпом некоторое время разглядывает меня, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки.
– Матроса экипировать для перехода на корабль, бушлат найти.
Савенко, все понял?
– Понял, товарищ капитан третьего ранга.
На утреннем осмотре я стою в строю хоть и в поношенной, но хорошей робе. За тельник мне уже тоже не было стыдно. Бушлат на мне был хоть и не новый, но вполне приличный. На следующий день перед утренним построением на моей вешалке висит мой новенький бушлат.