– А может, они еще и здесь утонут, так что зря ты волнуешься, – ответил Степаныч туманно и непонятно.
Немало парней из нашего Лойгинского леспромхоза служили в свое время на флоте – кто на надводных кораблях, кто на атомных подводных лодках. Все они года примерно через три после службы прошли военную переподготовку и получили иные военные специальности. Один я, служивший на дизельной лодке, ни разу не был на переподготовке и точно знал почему – в случае войны меня ждет такая же законсервированная дизельная подводная лодка. Какую роль ей предстояло сыграть в будущей войне с военным блоком НАТО, я могу лишь догадываться. И, слава Богу, что сбылось непонятное тогда мне пророчество Степаныча.
Чуть не два месяца продолжалась моя тихая, спокойная и безмятежная служба, и, может быть, и увидел бы я долгожданный катерок, если бы не одно «но»: ЮАР начала агрессию против дружественной нам страны Анголы. В воздухе опять запахло грозой, и флотские адмиралы начали быстренько доукомплектовывать экипажи боевых кораблей. Меня вызвали в штаб, где я опять получил какие-то документы и сухой паек на складе. Ехать предстояло на пассажирском поезде до Мурманска, а дальше уже катером до какой-то неведомой Оленьей Губы. Старшим в нашей группе оказался ставший уже годком старшина второй статьи и двое моряков моего призыва, один из которых хорошо знакомый штурманский электрик из БЧ-1 Володя Корепанов – все мы служили на К-102 всего два месяца назад. Годок оглядел нас, устроившихся в купе, и продекламировал:
Едут новоселы, морды невеселы, Кто-то у кого-то свистнул чемодан…
Веселого в этом было действительно мало, что и недвусмысленно можно было прочесть на наших лицах.
Когда страшненький пассажирский теплоходик миновал узкий проход в заграничной противолодочной сети, перегораживающей вход в Губу Оленью, я, выйдя на его палубу, задохнулся от колючего хлесткого ветра, перемешанного со снегом, и увидел картину, не забытую мной по сей день: свинцово-холодные волны, серые пирсы с пришвартованными к ним дизельными ракетными лодками, вдали и выше какие-то однотонные дома и сопки, сопки, сопки, покрытые снегом, из-под которого чернели серые валуны и маленькие невзрачные деревца.
– Ну, здравствуй, Губа Оленья, – обреченно вздохнул кто-то за моей спиной.
 |
 |
 |