Я готов. На центральном посту получаю автомат, пристегиваю к нему пустой магазин и, зевая во весь рот, поднимаюсь по трапу вверх. Тускло светит луна, но видно, словно днем, – белые ночи. Вахтенный, стоящий у трапа, завидев меня, радостно выдыхает:
– Ну, наконец-то. Закурить есть?
– Нет ничего, пустые карманы, даже бычка нет.
Он, вздохнув, передает мне сине-белую вахтенную повязку и, чтото бубня себе под нос, скрывается в рубке. Я привычно окидываю взглядом корабль и близлежащие заводские корпуса – ни души. Опять широко зеваю и, чтобы окончательно разогнать сон, начинаю бодренько прохаживаться возле корабельного трапа. Вскоре это занятие мне надоедает, и я присаживаюсь на кнехт. Спать уже не хочется, а зверски хочется есть и хочется курить. Я мысленно ругаю себя последними словами за чайную, где я за один присест умудрился проесть половину своей трехрублевой зарплаты.
Вдруг из-за угла ближайшего здания с грохотом вылетает пустая консервная банка, и я слышу чей-то довольный голос:
– Мы ли не моряки, не наши ли жены бл… и?!
– А может, вернемся, ну их на фиг?
Вслед за банкой в обнимку из-за этого же угла выкатываются двое работяг, одетых в синюю спецодежду. Увидев меня, один из них приветственно подымает руку:
– Привет, служивый.
Я молча и выжидательно смотрю на них, поскольку устав караульной службы запрещает мне разговаривать с посторонними лицами.
Они подходят ближе, и я вижу, что работяги еще совсем молодые ребята, чуть постарше меня, и что самое интересное, в хорошем подпитии.
– Да ты не боись, служивый, – говорит второй и, икнув, продолжает, – мы сами служили здесь, на «Звездочке», а после ДМБ остались на заработки. За три года службы у нас накапало по шесть полярок,
худо, что ли?
– Конечно, не худо, – соглашаюсь я и внезапно даже для самого
себя спрашиваю:
– Ребята, а у вас поесть ничего нет?
Они переглядываются и, пообещав быстренько принести чего-нибудь перекусить, неспешно удаляются в обратном направлении.
Минут через десять они уже появляются из-за угла и подходят ко мне.
В руке у одного огромная, почти в треть буханки, птюха черного хлеба.
Я не отвожу от нее глаз и нервно сглатываю слюну – неужели отдадут всю? И я уже было протягиваю руку к хлебу, пахнущему на весь, как мне кажется, завод, как пред самым моим носом внезапно возникает металлическая зеленая кружка:
– А ты сначала выпей, а потом уж и закусишь, – и ребята, довольные произведенным эффектом, смеются.
– А что это?
– Шило с водой, не боись.
На флотском жаргоне «шилом» называют технический спирт, всегда нужный и необходимый на флоте для протирания немыслимого количества контактов и электрических разъемов. Оставшийся спирт, основательно сэкономленный, заслуженно и традиционно употребляется внутрь, как правило, не разведенным, и за эффект, возникающий в гортани и желудке после принятия оного, его и зовут «шилом» – выпил, как будто шило проглотил. Спирт пить мне приходилось частенько в Коми АССР, где я проходил производственную практику на судах речного флота. Там он был в большом почете и уважении. И поэтому, привычно резко выдохнув, я присасываюсь к кружке и выдуваю все ее содержимое, а это половина кружки, и только после этого понимаю, что спирт-то в кружке не разведенный. Парни внимательно и профессионально наблюдают за мной и подводят итог:
– Молодец.
Отдают молодцу честно заработанный им хлеб и в придачу пару сигарет, снабдив их несколькими спичками и кусочком отломанной от коробка терки. И уходят.
 |
 |
 |