Ваньку я начал валять уже с первого кабинета, где обнаружил в себе почти все известные хирургу болезни. В глазном кабинете я ничего уже не видел, а терапевту доверительно сообщил, что у меня был инфаркт.
Народу на эту самую медкомиссию была тьма и я, не пройдя и половины врачей, был выставлен на улицу со штампом в военном билете: «годен к нестроевой». И я со спокойной совестью поехал домой, посчитав, что три года службы в ВМФ СССР для меня достаточно.
– Но это не самое страшное на флоте…
– А что самое страшное на флоте? – слышится чей-то подавленный голос. Старшина назидательно поднимает вверх указательный палец и тоном, не допускающим возражений, изрекает:
– Самое страшное на флоте –это заболеть гландами, потому что здесь все делается через жопу!
–???
После обеда смена отправляется в бассейн. Будем погружаться под воду в водолазных костюмах. Первая партия одевает теплое войлочное белье, резиновые водолазные костюмы, существенно утяжеленные свинцовыми подошвами, сверху – ИДА-59 (индивидуальный дыхательный аппарат 1959 года выпуска) и уходит на дно. Это первое погружение, и в бассейне оно проводится всего несколько минут.
Когда подходит моя очередь, я также одеваюсь и спускаюсь в бассейн.
Несмотря на теплое войлочное белье, холод-таки чувствуется. И еще чувствуется давящая на тебя огромная толща воды, и ощущений добавляет неуклюжий водолазный костюм. Вылезаю из бассейна и из водолазного костюма на родной белый свет с большим облегчением.
Здесь все-таки лучше.
А вечером, получив несколько щелчков по носу (по числу дня недели) конвертом, я смотрю на адрес отправителя: «Архангельская область, Устьянский район, ст. Лойга, ул. Первомайская, дом 26.
Воронину Павлу Ивановичу». Надо же, дядя мой написал. А ведь он подобных телячьих нежностей далеко не любитель. Простое и бесхитростное письмо прочитываю в одно мгновение. Как хорошо получать подобные добрые весточки из дому! Я сажусь на стул к подоконнику и пишу ответ. Тоже хороший и бодрый. А затем пишу еще одно письмо – моим тетям Лидии и Павле. Вкладываю в конверт оставшуюся у меня свою фотографию и запечатываю его.
До конца их жизни, доброй, дружной и неприхотливой, эта фотокарточка будет стоять у них на самом видном месте – на комоде в красивой рамочке. А я, придя со службы, закружившись в житейских рутинных хлопотах, навестил их всего лишь несколько раз. Как я сейчас об этом жалею...
Воскресный день начинается с приятных и волнующих хлопот – я готовлюсь к недолгому отпуску – увольнению. Отпарены и отутюжены флотские широкие брюки. Тщательно наведены стрелки на форменке – на рукавах и спине. Ботинки блестят – глаза слепит. Шинель – множество раз почищена влажной щеткой. Все это множество раз проверяется мною, а затем уже строевым старшиной Алимкиным. Он долго и тщательно инструктирует нас, грозя всеми мыслимыми и немыслимыми карами за замечание от военного патруля, неотдание чести и не дай бог, за опоздание из увольнения.
У меня слегка портится настроение. Далее все повторяется, только в роли инструктора уже командир роты. После инструктажа дежурного по учебному отряду у меня уже «в мозгу туман», и в увольнение уже совсем не хочется.