Следующий мой рабочий день до обеденного перерыва пролетел как один миг, и я, уложив в стол два дорожных молока почти идеаль-ных форм и с идеальными отверстиями под ручку, наконец-то присту-пил к таинству изготовления дроби.

В ведро на две трети наливаю воды, сверху миллиметров пять дизельного топлива и ставлю ведро под колокол, чтобы копоть от сгорающей солярки выходила наружу через трубу. Подвешиваю над ведром баночку с пробитыми гвоздиком более менее одинаковыми отверстиями. За кузницей, подальше от лишних глаз, ручником раз-биваю аккумуляторную банку, куски свинца обваливаю в снегу при помощи ног, обутых в валенки с галошами и, отряхнув их, складываю в ведерко. Осколки банки заваливаю снежком и, удовлетворенно крякнув, несу свою добычу в кузницу.

Сразу же после сытного обеда, когда жизнь в депо и гараже на вре-мя затихает, закладываю свинец в банку и зажигаю дизтопливо в ведре. Минут через десять, внимательно прислушавшись, я действительно улавливаю «фьить, фьить, фьить» и радостно потираю руки:

– Пошла вода.

Кусочки свинца в банке начинают таять, я добавляю в банку новую порцию, опять – «фьить, фьить, фьить». По прошествии примерно двух часов я, черный от копоти, сливаю за кузницей горячую воду из ведра, а на дне вижу солидным слой отлитой дроби. И что удивитель-но, дробь примерно одинакового размера и с виду не так уж и плоха. Из обрезка доски и старой суконной куртки «работника леса» я бы-стренько сооружаю лоток и приступаю к решающей стадии операции. Сортировка дроби идет удивительно легко и быстро, и к концу рабоче-го дня я уже сижу на своем любимом диванчике, а перед моим носом стоит на столе почти целая бутылка ровной катаной дроби.

– Четверка! – охает молодой водитель МАЗа Леша Квач. – Где взял?

– Сотворил сам.

– Не лги мне!

– Вот те крест. Меняю на зайца.

Леша хватает тяжеленную бутылку дроби, как перышко, и прижи-мает ее к самому сердцу:

– Завтра принесу. У меня один лежит на веранде замороженный.

– Лады. И надолго тебе ее хватит?

– На всю зиму.

Счастливый Леша Квач исчезает, а я иду в депо, чтобы смыть с себя копоть, сажу и поделиться хорошей новостью с Сашей Букаревым. Он, довольный не меньше моего, негромко и доверительно сообщает мне:

– Моя-то в ОРСе работает. Так что не голодаем.

– Продукты им выдают?

– Как бы не так. Им выдают зарплату. Регулярно каждый месяц. Вот так-то кузнец.

Эта новость приводит меня к временному легкому помешательству,

мой сегодняшний вроде бы даже подвиг вдруг становится маленьким

никчемным действием.

«Как же так, – думаю я, присев на диванчик в кузнице перед доро-гой домой, – мы все работаем, и одни при этом сидят, положив зубы на полку, а другие живут себе припеваючи?» И мне становится грустно.

С утра у кузницы останавливается МАЗ, груженный лесом, а из кабины спрыгивает в снег Леша Квач. Он бежит к двери и протягивает мне зайца в зимней белой шубе:

– Как и обещал.

– Благодарю, Алексей.

– Ну, бывай здоров.

Я прячу зайца в стол, пью чаек и берусь за дело: в углу у меня лежат изогнутые и изорванные тяги и подвески, рухнувшего в уширения сне-гочиста. На холодную под молотом я правлю несколько тяг, а остав-шиеся заряжаю в горн, поскольку здесь без подогрева не обойтись.

После тяг в горн идут подвески один за другой и правятся при помощи бойков молота и подкладного инструмента. Расправившись

ними, я иду в депо. Возле снегочиста, стоявшего как обычно на яме, сидят на теплой батарее отопления Володя Никитинский и Женя Сумский и ведут неторопливую беседу.

– Женя, – окликаю я одного из них, – забирай свое добро.

– Здорово, Вовчик.

– А лапу дорожную ты нам не сделаешь? А то мы свою где-то потеряли.

– Это какую свою?

– Ну ту, что у нас на панели всегда лежала.

– И откуда она образовалась на вашей панели? От сырости?

– Слушай, Югов, что ты нам мозги пудришь? Нам нужна лапа, чтобы дергать костыли! Ты понял?

– Не понял.

Все мы отлично знаем, что дорожным инструментом тепловозы никто и никогда не снабжает. Это, так сказать, официально. А нео-фициально на каждом тепловозе этот инструмент имеется, поскольку качество нашей УЖД оставляет желать лучшего. И добывается этот инструмент тепловозными бригадами старым как мир способом – во-

ровством у дорожных бригад, а то и с других тепловозов. А поскольку кузнец «молодой и не опытный», то попытка экипажа поиметь лапу для снегочиста – ни что иное, как просто наглость.

Я открываю дверь электроцеха и захожу туда. На скамейке неиз-менный Саша Букарев увлеченно беседует с водителем МАЗа Валерой Разницей:

– Ну стоял у меня в гараже этот «Запорожец» лет восемь. Ну и что? Раза три я прокатился на нем по поселку, съездил пару раз на вокзал встретить гостей.

– Вот, вот и я говорю, зачем здесь нужна машина? Куда на ней ехать? Кругом тайга и дорог из поселка нет. Только зимники.

– Слушай, Валера, дальше. Продал я его, а на эти деньги выучил свою дочку.

– Мою уже никто не купит.

– Сгнила?

– Сгнила.

Завидев меня, Валера подымается со скамьи, умоляюще приклады-вает руки к своей широкой груди, и на его лице появляется счастливая улыбка:

– Володя!

– Денег у меня нет.

– Каких таких денег? – недоумевает Валера, и его лицо вытяги-вается.

– Валера, когда я вижу знакомого, улыбающегося мне во все свои тридцать два зуба, это означает только одно – ему что-то от меня нуж-но, и вполне возможно, что он хочет занять у меня денег. А поскольку денег у меня нет, я об этом сообщаю прямо.

Валера оглядывается на хохочущего за его спиной Сашу Букарева

печально качает своей кудрявой головой:

– Ну что вы за люди. У человека такое несчастье, а вы зубы ска-лите.

– Но, но!

– Что тебе надобно, старче?

– Бампер ночью на погрузке оторвали. И еще узлом завязали.

– Ого!

– Может, попробуем, что-нибудь сделать, Володя?

– Неси к кузне, – в чем проблема-то?

– Вася Дмитриев говорит, что дело – швах.

– Вот мы и посмотрим.

Я иду в кузницу, а вслед за мной выходит на свежий воздух Саша Кургузкин. У кочегарки механик гаража Вася Дмитриев, работающий на этой должности первую зиму, яростно нападает на кочегара Витю, работающего в кочегарке второй сезон, и которого я почти не знаю.

– У меня в гараже трубы чуть теплые. А если замерзнут?

– А я-то тут причем?

– Как это причем? Ты – кочегар или балалайка?

– Василий, я – кочегар, но ты посмотри, чем мы топим котлы! Одна гнилая осина. Ты мне скажи: я ее привез? Нет! Ее привез Кур-гузкин. Где Кургузкин? Вон он за твоей спиной торчит у депо!

Вася Дмитриев и я оглядываемся в сторону депо почти одновре-менно, но Кургузкин испарился из нашего поля зрения в мгновение ока. Механик гаража оставляет в покое ни в чем неповинного кочегара и идет в депо, в надежде «надрать уши» виновнику его бед механику депо Кургузкину, а я с состраданием гляжу ему в след, – Кургкузки-на он там, конечно, не сыщет днем с огнем. А Валере Разнице надо помочь. Парень он бесхитростный и честный и доброго отношения к себе заслуживает несомненно.

К обеду мазовский бампер, хоть и разорванный в трех местах, но выпрямленный: где – бойками мотора, где – кувалдой, где – на холод-ную, а где – на горячую, мы с Валерой несем в сварочный цех, чтобы Шура Матанин не скучал на любимой работе.

– И не забывал кузнеца-кормильца, – назидательно говорит Ва-лера Шурику.

В обед я опять занимаюсь дробью и в конце рабочего дня иду

лесопунктовский гараж, где Серега Хазей ремонтирует свой Т-4. Он принимает мой дар с благоговением, прижимая его к самому сердцу, и торжественно обещает принести мне на днях добытого зайца.

– Лады, – отвечаю я довольный собою и смотрю на часы: пора со-бираться домой. Дома я подвешиваю над пустым тазом зайца за задние лапы, снимаю с него шкуру,, и разделываю тушку на семь маленьких

порций или на семь супов.

А в ушах звучит присказка моей мамы, которую она повторяла

черные и неласковые, и тяжелые дни: надо жить.

Вечером ко мне в гости заглядывает на огонек Шурик Казаков

застает меня, сидящего перед дымящейся миской с мясным супом.

– Супчику решил отведать, – крепко жмет мне руку Шурик.

– Садись за стол. Налью мисочку.

– Премного благодарен. Ого! С мясцом.

– Зайчик.

– Где сподобился?

Я рассказываю Шурику об аккумуляторах, о свинце и о дроби, он, прихлебывая аппетитный супчик смеется:

– Хочешь жить – умей вертеться.

Поужинав, мы закуриваем по сигарете и удобно устраиваемся на стареньком диване перед телевизором. Шурик, щурясь от едкого табачного дыма, комментирует происходящее на экране старенького телевизора.

– Бой в Крыму, все в дыму, ни хера не видно.

– На новый телик деньгов нема.

– Антенну сними, попробуй, может концы кабеля окислились.

– Может быть. Займусь в выходной.

Я выхожу на кухню, открываю печную дверцу и, помешав кочергой догорающие угли, возвращаюсь в комнату:

– Дрова надо везти, а на какие шиши?

– Сегодня Корня встретил, говорит, что живет хорошо с Лидией.

– А прежний ее муж куда делся?

– Сгинул где-то, наверное, то есть ни слуху ни духу.

– Ты, кстати, знаешь, за что его посадили?

– А не за что.

Саша Корнев, молодой и пышущий здоровьем парень, отслужив свои положенные два года в советской армии, вернулся домой в свой родной поселок Лойга. Однажды вечерком, будучи под хмельком, он обратился

своему собутыльнику со следующим заявлением:

– Бабу хочу!

– Не вопрос, Шурик, – затушил чинарик в банке из-под кильки в то-матном соусе его собеседник, и, слегка отодвинув занавесочку на окне, ткнул прокуренным пальцем в светящееся окно дома, стоящего напро-тив. – Ольга всех принимает – даром, что молода.

– Так у нее ж родители дома, – заерзал на табуретке Шурик.

– Сегодня у Витали день варенья, так что их дома-то сегодня как раз и не будет. Но ты с пустыми-то руками не ходи в гости, возьми бутылочку, килечки там.

Изголодавшийся по горячему женскому полу, Шурик уже через полчаса сидел у своей соседки в гостях и за выпивкой рассказывал ей байки из сво-ей армейской жизни. А она, совсем еще юная, распахнув светло-голубые глазищи, сидела напротив в тонком халатике, облегающим ее ядреное, здоровое тело и слушала его. И закружило, понесла Шурика всепоглоща-ющая безумная любовь, да так, что он ничего не видел и ничего не хотел слышать.

– Ой, Сашка, – качала головой хорошенькая незамужняя соседка, твоя-то Оля вчерась пришла домой только под утро. Сама видела…

– Завидно? – ухмылялся Шурик.

– Да молдаван к ней ходит, когда ты на работе во вторую!

– Он – друг ее папаши, дура!

через три месяца рано утром кто-то рывком сдернул теплое одеяло

Шурика, сладко спавшего на летней кухне.

– Какая сука тут? – залапал руками по постели Шурик не в силах продрать глаз после вчерашней попойки с друганами.

– Подъем, зятек! – гаркнул ему прямо в ухо знакомый до боли голос. Шурик с трудом приоткрыл один глаз и увидел перед собой разъяренное

лицо Олиного папаши:

– Ты что, Вить?

– Ольга беременная.

– От кого?

– Что?!

– То есть, как беременная?

– Ты, что, сволочь, не знаешь, от чего бабы беременеют! – взревел Виктор и врезал Шурику между ног так, что тот выпрыгнул из койки прямо на стул.

– Ты знаешь, сколько Оленьке лет?

– Да я как-то и ни спрашивал…

– Одиннадцать.

– Что?!

– Одиннадцать!!!

– От этой новости Шурик в одно мгновение покрылся холодным по-том, а мозги его пришли в совершенейшее расстройство:

– Как же быть?

– Женись на ней!

– Да мы это запросто, вот только…

– Кто последний, тот и папа!!!

На том и порешили. Но местная общественность, всегда неравнодуш-ная к чужому горю и живущая по принципу: сами не живем и другим не дадим, – забила тревогу. И районный прокурор вынужден был вмешаться в тихую семейную жизнь молодых.

Судья, мельком взглянув на них, сидящих на разных лавочках и с моль-бой взирающих на нее, зачитала приговор:

– Восемь лет колонии строго режима.

Ровно через год Оля родила второго ребенка и, по настоянию ее отца, в нашем поселке образовалась новая семья. Но общественность вновь забила тревогу, и молодой новый муж подался в бега от греха подальше, а Оля осталась одна с двумя малыми детьми на руках. Го-ревала она недолго и вскоре вновь забеременела. На этот раз папашу третьего ребенка сыскать так и не удалось, а отцом четвертого оказался худенький и тщедушный паренек из Молдавии, и он взвалил



 
Besucherzahler Beautiful Russian Girls for Marriage
счетчик посещений