лес и уже присматривали себе жилье где получше, а третья и шестая скатились до уровней первой и второй. То есть, бывшие зэки, питерские тунеядцы, работяги и бывшие коммунисты стали единой обездоленной массой.
Наш Лойгинский леспромхоз был уменьшенной копией нашей огромной страны со всеми ее пороками и достоинствами. И то, что произошло в нашем леспромхозе, произошло в масштабах всей страны.
Мой воскресный день проходит в бане, где я докладываю печь, устанавливаю плиту и духовку. Взгляд мой скользит выше к потолку, а что если сегодня пропилить потолок и крышу и вывести асбестово-цементную трубу наружу, то есть довести свою работу до логического завершения. Я прикидываю в уме, сколько мне на это понадобится времени и прихожу к выводу, что все-таки успею до темноты. Или чуть-чуть не успею.
Различаю на потолке отверстие, черным мелом ставлю на нем крестик. А дальше? А дальше я беру в руку молоток и гвоздь стопяти-десятку и вбиваю его в потолок снизу вверх по самую шляпку. Затем по лестнице взбираюсь на чердак баньки, вижу свой гвоздь, торчащий из потолка, и удовлетворенно потираю руки – дело будет.
Достаю с веранды мотопилу «Дружба», встряхиваю ее несколько раз, чтобы перемешать бензин в бачке, открываю краник подачи топлива и давлю на кнопку карбюратора. Когда струйка бензина начинает выбегать из всасывающего отверстия, я завожу пилу и даю ей поработать несколько минут. Отверстие на потолке я пропиливаю в два приема на глаз, глушу пилу и молотком выбиваю обрезки досок. Так, что дальше? А дальше мне надо найти какую-нибудь толстую палку, а лучше тонкое бревнышко и при помощи его отметить будущее отверстие уже на крыше.
Тоненькое бревнышко тут же находится, поскольку оно лежит на чердаке, слегка присыпанное слоем сена. Я вставляю его в вы-пиленное отверстие и приподнимаю до крыши. Так, готово. А где у нас молоток? Вон он, родной, в кармане. Чертим. Готово. Теперь бревнышко – долой, и вбиваем гвоздь уже в крышу снизу вверх. Го-тово. Я лезу на шиферную крышу и молоточком обламываю шифер вокруг торчащего гвоздя. Хватит? Пожалуй, да. Дальше опять пилой осторожненько и усиленно пытаюсь сделать пропилы на доске и глу-шу пилу. Снова молоточком выбиваю опилыши и радостно потираю руки – готово.
После перекура я устанавливаю трубу на духовку и выхожу из бань-ки. Да, пожалуй, трубу следует опилить примерно на полметра. Ну, это не хорошо, если есть, что отпилить, и труба не оказалась короткой,
поскольку крыша у моей баньки достаточно крутая. Отпилив от трубы нужный, по моему мнению, кусок, я снова устанавливаю трубу и раз-глядываю ее, – кажется, в самый раз. Интересно, сколько же сейчас времени? Дома я бросаю взгляд на старенький механический будиль-ник и невольно охаю: стрелки его показывают девять часов вечера. Я умываюсь под рукомойником, наскоро ужинаю, выкуриваю сигаретку и ложусь в постель. А через пять минут уже сплю.
Всю следующую неделю, придя с работы, я занимаюсь только банькой. То есть основательно устанавливаю трубу уже на кирпичи, выложенные в два ряда на духовке, замазываю отверстия раствором, заделываю отверстие на потолке и на крыше при помощи листов желе-за и наконец штукатурю печь. Вслед за этим застилаю пол вымытыми от навоза досками, тащу с работы сверенный и завороненный котел для горячей воды, железную крашенную бочку для холодной и в конце прибиваю возле печки подтопочный лист. Что еще мне не хватает для полного счастья, которое состоится уже в субботу и будет называться «первая помывка в новой бане»? Конечно, кочерги и совка. В пят-ницу я изготавливаю их и иду с работы походкой усталого рабочего человека.
– Здорово, Володя.
– Здоровей видели.
– Гляжу, совочек хороший несешь. А это что? Кочерга. Надо же, вся в завитушках. На продажу?
– Нет. Баньку себе вот сделал. Как же без совка и кочерги.
– Оно, конечно, в бане без совка и кочерги, – полная жопа. Придя домой, я спешу в свою баньку, кидаю в топку несколько
поленьев, что потоньше, предварительно содрав с них бересту, ко-торую использую в свою очередь для растопки. Поначалу моя новая печь капризничает и изрыгает из топки прямо в баньку черный едкий дым. Я надрывно кашляю, протираю слезящиеся глаза и выскакиваю вон. На веранде выхватываю из стопки старых уже пожелтевших газет несколько штук и лечу обратно в баню. Распахиваю настежь дверцу духовки, лихорадочно чиркаю ломающимися спичками и наконец разжигаю газеты. Подождав, когда они уже всерьез займутся ярким пламенем, бросаю их в духовку. Она моментально наполняется дымом, который снова стремится в баню. Пламя притухает, а затем вновь ярко вспыхивает и дым, судя по всему, уже идет в трубу. Я выхожу на улицу, и мои слезящиеся глаза видят тугую черную струю дыма, рвущегося из трубы. Слава Богу.
Подкидываю в топку еще дровишек, и мне приходит в голову мысль согреть в баке воды и замочить мое грязное бельишко, которого за время банной эпопеи у меня скопилось великое множество. Я водружаю флягу на тележку, специально изготовленную мною еще зимой для этого, и трушу на колонку. Привожу первую флягу, выливаю ее в бачок и также скоренько привожу еще две. Когда водичка ста-новится достаточно горячей, я ставлю ванну к печке и через краник, приваренный внизу бака, сливаю в нее воду. Доливаю в бак опять воды, строгаю ножом кусок хозяйственного мыла мелкой стружкой и растворяю ее в воде. Затем в ванну следует ворох грязного беля. Так, на сегодня хватит. А завтра я снова затоплю свою баньку, выстираю свое бельишко и потом вымоюсь сам. В своей новой баньке.
 |
 |
 |