Этот жуткий сенокос закончился для нас в середине сентября на речке Кипринге, где мы с Ириной вдвоем ставили последние зароды сена, густо пересыпая их солью.
потом я запил по-черному. Мой разум никак не мог вместить в себя происходящего – и лета, высосавшего все мои силы, и страны, летящей
тартарары. Две недели я не ходил на работу и не ночевал дома. Пил все, что горит, и спал, где придется. Родные меня жалели, родные меня гоняли, но мне было все равно. А после этой пьянки я не мог спать трое суток – без конца глотал валидол, и я бросил пить. На работе меня простили, поскольку на УЖД то знали как облупленного. А пока я пьян-ствовал, умер мой кузнец Алексей Никуленко, и я остался в кузнице один. С Алексеем мы проработали всего два месяца, но за эти два месяца он научил меня многому и главному – работать под пневматическим моло-том. Царство тебе небесное, Алексей.
Новый начальник УЖД Валентин Куприяновский, зашедший в кузницу после моего двухнедельного отсутствия, спросил меня:
– Скобы ты умеешь делать?
– Умею.
– Ну и оставайся. Будешь кузнецом. Сдашь экзамены и станешь кузнецом четвертого разряда.
– Дать тебе заварочки-то? – спрашивает у меня Шурик, швырнув сигарету в кузнечный горн.
– Дать. А вот бычки в горн не бросай больше, нельзя.
– Ух ты. Не буду. Пойду напилю тачку до обеда, а там как Бог даст.
я сижу на диванчике, в тепле попивший горячего и даже слад-кого чая и размышляю. Что я умею делать, проработав в кузнице два с небольшим месяца? Самое главное – это, конечно, работать под молотом. Я умею ковать скобы, ломы, монтажки. Что я не умею – де-лать кувалды, молотки для дорожных рабочих и лапы, которыми эти рабочие вырывают костыли из шпал и зубила и которыми они срубают болты и надрубают рельсы, чтобы их в этом месте сломать при помощи тяжелой кувалды. Это для меня главное. И если я этому не научусь, то меня, попросту, могут попросить из кузницы. То есть до весны, когда дорожным бригадам понадобится рабочий инструмент в номерном количестве, он уже у меня должен быть в моем рабочем столе.
Дверь кузницы опять хлопает, и я вижу на пороге машиниста «Двойки» Володю Прокшина.
– Володя, привет.
– Привет.
– Колодки нам сделал?
– Конечно.
– Молодец, выкладывай.
Я распахиваю дверки своего стола и выкладываю на него шестнад-цать тормозных колодок:
– Забирай.
Володя распахивает дверь кузницы и кричит:
– Филлипок, топай сюда!
кузнице появляется его кондуктор Саша Ипатов. Он возрастом нас постарше, ростом пониже, кругленький, гладенький, за что его
окрестили «Филлипком». Они забирают колодки, а я иду в «токарку» в надежде подыскать какие-нибудь болванки, годные для перековки в кувалды, дорожные молотки и даже дорожные лапы. Рядом с «то-каркой» у нас находится столовая, и оттуда плывут непередаваемые дразнящие ароматы. С минуту я стою перед дверью, и ноздри мои наполняют мой пустой желудок запахом щей и жареных котлет. В куз-ницу я приношу пару нужных мне заготовок, чищу горн, освобождая его от шлака, подсыпаю в него уголек, разравниваю его и аккурат-но укладываю туда свои будущие кувалды. Затем засыпаю их углем
включаю дутье. Пока мои заготовки разогреваются, я подбираю нуж-ные, по моему разумению, щипцы, укладываю их рядом с пышущим жаром горном. Подкладки разной толщины и высоты с различными отверстиями выстраиваются в ряд рядом с бойками молота. Из пяти-литровой металлической банки выбираю прошивни нужных размеров
присаживаюсь на диванчик.
моей голове начинают звучать победные фанфары, и я вижу себя, входящего в столярку и небрежно бросающего на стол перед самым носом столяра две красивые кувалды:
– Насади-ка, братец, побыстрей.
Краем глаза я вижу восхищенный взгляд столяра, устремленный на изделия, изготовленными моими умелыми руками.
Когда первая заготовка доходит до нужного мне ярко-красного цвета, я включаю пневматический молоток и, уменьшив дутье до минимума, выхватываю ее щипцами из горна. Бойки молота спо-ро формируют из куска никому ненужной стали прямоугольник нужных мне размеров, и я отправляю его опять в горн. Вторая за-готовка, размером уже побольше, поддается ковке куда медленней,
будущую кувалду я изготовляю за два приема. Затем подбираю небольшой узкий прошивень с щипцами и укладываю их рядом с молотом. Первый прямоугольник ложится на нижний боек молота, я перехватываю щипцы правой рукой, а левой хватаю те, что лежат рядом, с зажатым в них прошивнем. Прошивень подставляю точно посередине заготовки, наношу два легких удара по нему верхним
бойком молота, и покачав его из стороны в сторону, вырываю его из заготовки. На ней остается небольшая ямка примерно в сантиметр глубиной. Бросаю щипцы с противнем, слегка приглаживаю бойком заготовку и переворачиваю ее на сто восемьдесят градусов. Далее все повторяется. Заготовка отправляется в горн, а на ее место ложится следующая. Слегка окрыленный первым успехом я решаю пробить в ней отверстия уже на глубину в сантиметра полтора. В результате мой прошивень намертво застревает в заготовке, и, несмотря на мои героические усилия, вытащить обратно я его уже не могу. Работа под пневматическим молотом с горячим пышущим несусветным жаром металлом, где надо работать быстро и споро, требует отдачи огромного количества энергии, и поэтому после этого я сижу на ди-ванчике минут десять и прихожу в себя, то и дело, смахивая пот со лба. К обеду я все-таки успеваю изготовить одну кувалдочку, весом килограмма в два, и несколько минут любуюсь на нее, на первую кувалду, изготовленную мной. Вторая заготовка – убита напрочь вместе с прошивнем.
– Один-один, Владимир, – удовлетворенно говорю я сам себе
бросаю взгляд на ручные часы, лежащие на краю стола, – пора на обед. В депо, рядом со столовой, в умывальнике я тщательно смываю грязь с рук и лица и иду в столовую.
В столовой половина столов уже занята. Работники нашего депо
гаражей уже сноровисто хлебают густой, наваристый, невероятно ароматный супчик, а перед каждым из них еще стоит тарелочка разме-ром поменьше с картофельным пюре и парой котлет. Шура Матанин, наш электросварщик, стоящий последний в очереди к раздаточному окну, поворачивается ко мне:
– За мной будешь, Вовчик.
– Как прикажите.
Повариха Наталья, хорошенькая, аппетитная, незамужняя работает быстро и весело, и уже через две минуты я получаю в руки широкую миску с дымящимся супом.
– Котлет две?
– Да.
– Хлеба сколько?
– Шесть.
– Не жирно?
– Нет.
– Так, распишись вот здесь, – подает мне в окошечко Наталья ведомость. Я расписываюсь в ней, что означает, что деньги за обед вычтут из моей будущей зарплаты, обед я сметаю в несколько минут,
а два кусочка черного хлеба, оставленные себе на ужин, как бы не-взначай кладу в карман рабочей куртки. К великому сожалению нашу кормилицу-столовую прикроют окончательно и бесповоротно. По до-роге в кузницу я стреляю у механика Кургузкина сигарету и в кузнице, растянувшись блаженно на диванчике, пускаю в потолок дым. Много ли человеку надо для счастья.
– Володька, – входит в кузницу механик Саша Кургузкин, – завтра «Тройка» встанет на ремонт, Голышев просил сделать комплект тор-мозных колодок к вечеру.
– Сделаю, Саша.
– Накладки они тебе утром принесут.
– Добро.
– Угля то еще хватает?
– Летом закончится. Может, подвезут к этому времени?
– Подвезут? – удивленно переспрашивает меня механик, – ты ви-дишь бардак в стране. Никому ничего не надо, – и он, неопределенно махнув рукой, покидает кузницу.
Я смотрю на часы – половина первого. На разогрев восьми накла-док Р-24 нужно минут сорок. Я опять чищу горн, закладываю туда со-лидный слой угля, восемь плотно уложенных накладок ложатся сверху
засыпаются углем. Затем включаю поддув, приоткрыв заслонку подачи воздуха ровно наполовину. При разогревании такой большой массы металла разогрев должен идти медленно. То есть накладки снизу нагреваются, отдают тепло выше, и так постепенно прогревается весь
пакет до нужной мне температуры – 1000-1100оС.
А пока они греются, я достаю из стола отрезок пилы, которой пилят бревна на пилораме, и на глазок отрубаю от него под молотом при помощи рубалки две пластины для тяпок. В депо на мощном точиле срезаю острые кромки и опять спешу в кузницу. Покопавшись в углу, куда я собираю весь металлолом, валявшийся невесть где, но, по мое-му мнению, пригодный мне для вот таких дел, достаю металлическую трубку, нужного мне диаметр и длины. Трубка эта тоже разрубается под молотом на две части. Обе части я подсовываю в горн, слегка подогре-ваю их до красного цвета, плюшу с одного конца бойками, и пока они
не остыли, быстро загибаю на угол 90о в тисках при помощи ручника. Далее, прикинув на глазок, что моим накладкам греться еще минут десять, в депо нахожу Шуру Матанина, и он, после яростного пяти-минутного взрыва негодования, соглашается приварить мои трубки к моим пластинкам.
Затем я готовлю инструмент для работы – щипцы ложатся рядом с горном; заливаю в бочку с водой пару ведер холодной воды; тормозная чугунная колодка, на которой я буду загибать сплющенные накладки, водружается на стальное кольцо, а рубалка подправляется на точиле. Я присаживаюсь на диванчике – все ли приготовил? Ничего не забыл?
Первая накладка, раскаленная почти добела, выхватывается из горна щипцами, и я под молотом отрубаю рубалкой от нее лишних сантиме-тров десять. Потом быстро-быстро плющу ее под молотом, выключаю молот, швыряю рубалку в ведро с водой и помещаю ее на тормозную ко-лодку. Тяжелой кувалдой наношу несколько ударов в центр, и накладка почти принимает форму тормозной колодки. Щипцами, поддерживая ее с одной стороны, уже ручником придаю ей нужную форму и швыряю в угол у двери. Отдышавшись с минуту и смахнув пот со лба, заливаю-щего глаза, вновь беру в руки щипцы. К трем часам все шестнадцать накладок, отрубленных сплющенных и изогнутых точно по форме тормозной колодки, лежат в углу кузницы, а я, сидя на диванчике, протираю полотенцем мокрые волосы и лицо.
– Ты когда свои тяпки заберешь из сварочного! – открыв дверь кузницы, орет дурным голосом Шура Матанин.
– Иду. Иду. Шурик.
В сварочном цехе, представляющим собой клетушку 2х3 метра, я забираю почти готовые тяпки и в токарном быстренько просверливаю
них отверстия под гвоздик.
– Сделал, Вовка? – поджидает меня у дверей кузницы Зина Ию-супова.
– Забирай.
– Вот хорошо. Держи свою «Приму».
Зимой у нас скользящий график работы, что означает, что брига-ды в лесу, на Нижнем складе и на вывозке леса, отдыхают в разнобой в течение недели, а мы, работники депо, гаражей и так далее работаем шесть дней в неделю, на час меньше. И поэтому в четыре часа я уже выпрыгиваю из вагончика на посадочную. Зимой в нашей Архан-гельской области темнеет рано, и я спешу домой по широкой дороге, расчищенной от снега тяжелым бульдозером.
У двухэтажного здания больницы, светящегося всеми окнами, я сворачиваю с лесной улицы в свой переулок. В свете одиноко горя-щего фонаря возле дома копошится знакомая фигура моего соседа Сережи Гаврилова с деревянной лопатой в руке.
– Бог в помощь, Сергей.
Сергей, мужчина лет пятидесяти, роста небольшого, медленно выпрямляет натруженную спину и поворачивается ко мне. На нем легкая ватная фуфайка от костюма работника леса, валенки с загнутыми голенищами, подшитые двойной войлочной подошвой, лысую голову прикрывает подшлемник.
– О, здорово, Вовка, – сипит он простуженным голосом, и видя, что я продолжаю свой путь, машет рукой:
– Постой-ка, постой-ка.
Я останавливаюсь и подхожу к Сергею. Он подозрительно огляды-вается по сторонам и тихо спрашивает:
– Ушел?
– Ушел.
Сергей опять оглядывается и качает головой:
– Как жить будешь?
– Не знаю, Сергей.
– Ну ладно. Что не делается, все – к лучшему.
Квартирка моя, печь которой я протопил вчера вечером, осно-вательно выстыла. Я бросаю взгляд на комнатный градусник, – ого, всего шесть градусов. Быстренько затопляю печь, ставлю на плиту кастрюльку с похлебкой и с пустыми ведрами – за водой на колодец. Жизнь продолжается.
 |
 |
 |