Толя Пуртов исчезает в кабине своего тепловоза, а его тепловоз испаряется из депо. Я сматываю кабель, прячу его обратно в бардачок и залезаю в кабину.
– Серега,– протягивает руку мой молодой кондуктор.
– Володя. Подождем немного, пусть водичка прогреется хотя бы градусов до тридцати,– говорю ему,– а то боюсь, как бы не прихватило где-нибудь в трубе.
– На заправку поедем? – спрашивает меня Серега. Голос его хрипловат, и я замечаю, что он слегка картавит.
– Надо успеть как-то.
– Успеем,– уверенно успокаивает он меня. И мы действительно успеваем вовремя заправиться и ровно в семь часов утра «Тридцать шестой» срывается с места и спешит на «Восьмой» километр.
– Я последнюю смену работаю,– усевшись удобно в кресло и попивая чаек из термоса, рассказывает Сергей,– через неделю в армию.
– Желание служить имеется?
– Нет, конечно,– весело отвечает он,– служить-то надо.
– Надо,– соглашаюсь я,– все через это проходят. Через бессонные ночи, голодуху, мордобой и прочие армейские радости.
– А ты где служил?
– На флоте.
– Три года?
– Ну да.
– Не дай Боже! – истово крестится Серега.
– Проводы когда?
– В воскресенье. Всю получку матери отдал на это мероприятие.
Даже на танцы пришлось идти на трезвую голову.
– А что там делать на трезвую голову?
– С тоски сдохнешь!
– Вот это верно.
– Мы с Вовой Бурлиловым как-то завалились в клуб на трезвую голову, но не долго там прыгали. Сходили домой, я взял свой охотничий финарь, Вова – кастет, и двинули в общагу за данью.
– Сезонников трясти?
– Их. Прошли две комнаты, насшибали червонец, купили самогонки у бабки, малость расслабились.
– Сезонники вас там не поколотили?
– Да нет, берем мы вполне по-божески, с каждого по рублю.
На посту «Восьмой» мы цепляем свой вагончик, и «Тридцать шестой» уносится дальше в утреннюю морозную темень. Серега, пристраивая промокшие рабочие рукавицы на горячем радиаторе, служащем для обогрева кабины, негромко делится впечатлениями:
– В вагоне – бордель. Кто поет, кто жрет, а один безответственный товарищ весь тамбур в вагоне облевал. Я на этом участке уже третий месяц подряд работаю, как получка – пьянка коромыслом несколько дней.
– А почему третий месяц подряд, Серега?
– С Загоскиным поцапался.
На крутом спуске к поселку Лесной я слышу сзади лихой свист, приглушенный ревом двигателя, и, обернувшись, вижу болтающуюся на подножке вагона темную фигуру. Фигура отчаянно машет мне рукой, и у низкой небольшой посадочной поселка я останавливаю тепловоз. Из вагона вываливаются человек шесть работяг, двое обнявшись и пошатываясь, орут хриплыми голосами:
Север, север – полярные ночи Север, север – мороз да пурга, Кто не видел той Лойги проклятой, Тот и горя еще не видал.
У того, что поменьше ростом и без шапки, ветер треплет седые волосы, а по щекам его катятся крупные слезы:
Я по диким проселкам скитался, Научился я там воровать, А потом я на Лойгу подался, Буду круглые бревна катать…
– Гулять остаются,– высунувшись в распахнутую дверь, комментирует происходящее Серега,– поехали, ну их на хер!
Я включаю первую ступень, и тепловоз с вагоном спешит дальше на участок, длиной километров в пять. У будок, возникших за очередной крутой кривой, я останавливаюсь, и из вагона на утоптанный снег спрыгивают всего несколько человек.
– И все? – оборачиваюсь я к Сереге.
– Пойду, узнаю.
Серега прыгает в снег и спешит к вагончику. Минут через пять он влезает в кабину тепловоза веселый и довольный:
– Мастер – лыка не вяжет. Оператор челюстника и его помощник – в отключке. Остальные – упились и уже хватают друг друга за грудки и рвут на груди рубахи.
– Что делать будем?
– Поедем до тупичка, перепустим вагон, а там видно будет.
На стрелке в тупичок мы разматываем стальной трос, я отъезжаю, и Серега, переведя перья стрелочного перевода в тупик, машет мне рукой:
– Давай!
Я натягиваю тепловозом трос, прицепленный к подножке вагона, и прикидываю взглядом – вагон должен остановиться, не дойдя до порожняка, стоящего в тупике. Вот он, дернувшись, трогается с места, нехотя набирает скорость, и Серега, стоявший на обочине, вдруг поворачивается ко мне и что-то возбужденно кричит, показывая рукой в окна вагончика. Уже совсем рассвело, и я вижу за стеклами вагона мелькающие кулаки, перекошенные лица мечущиеся между сиденьями фигуры мужиков – там кипит битва. Завороженный происходящим, я разгоняю вагон так, что он летит на порожняк, не сбавляя скорости и с жутким грохотом врезается в него. В окнах вагона опять мелькают руки, тела и ноги работяг, но уже летящих в одну сторону, и я, что есть мочи, ору Сереге:
– Сматываемся!
Серега, моментально оценивший ситуацию, ногой вышибает накладку у одного пера. лихо выпинывает деревянный чурачок из-под
второго и швыряет скомканный трос в распахнутую дверь подъехавшего тепловоза, и мы летим обратно к будкам от греха подальше. Там я останавливаю тепловоз и,вспомнив, что в редукторах колес маслица довольно маловато, вешаю ведро с тягучим нигролом на крюк тепловоза, добавляю туда дизельного масла и пристраиваю под ведром горящий факелок. Когда масло в ведре достаточно разогревается, я разливаю его воронкой в редуктора и, перекурив, принимаюсь за тормозные колодки. Когда тормоза приводятся в надлежащий вид, я залезаю в кабину и сажусь обедать. Дверь близстоящей будки открывается, и из пышущего жаром нутра вываливается Серега. Завидев меня, сидящего в кабине, влезает в кабину и плюхается на свое уютное сиденье.
– Пообедал?
– Да.
– Я у мужиков сальца свежего поел. Вкуснотища!
В дверь кабины снаружи кто-то чуть слышно скребется, и я, открыв настежь окно, высовываю голову наружу.
У тепловоза стоит, качаясь, мастер участка и непослушными руками царапает дверь. Я распахиваю ее:
– Залезай, чайку попьем.
– Сегодня грузить не будем. Челюстник сломался,– сообщает мастер заплетающимся языком сногсшибательную новость. Он резко разворачивается и падает в снег.
– Пусть проветрится немного на холодке,– захлопывает дверь кабины Серега.
В час дня в кабину опять царапается мастер участка:
– Поезжайте за вагоном, домой пора ехать.
Мы едем в тупик, Серега цепляет вагон и, открыв ногой тяжелую железную тамбурную дверь, уходит в вагон. Возвращается оттуда довольно быстро и опять улыбается во весь рот:
– Проснулись. Говорят, что все на месте.
– Ну, тогда едем.
У будок работяг я опять останавливаюсь и подаю длинный звуковой сигнал тифоном. Двери одной из них широко распахиваются, и оттуда выползают один за другим оставшиеся работники леса.
Мастера, по причине не кончавшейся слабости ног, бережно поддерживают за руки двое из них. Они останавливают мастера у кабины тепловоза:
– Сергеич, скажи им, что трактора уже все здесь, и мы тоже все здесь.
Сергеич подымает поникшую голову и кивает ей в сторону тракторов, присыпанных ровным десятисантиметровым воскресным слоем снега:
– Вон… Приехали все…
– Что, домой едем?
– Едем.
Серега, стоя поодаль и на всякий случай, оглядывая окрестности, вдруг напряженно вытягивает шею и напряженно смотрит куда-то за вагон.
– Что там, Серега?
Он в ответ призывно машет мне рукой, и я с подножки иду в его сторону. Передо мной открывается панорама заснеженного уса, невидимая мною за вагончиком. А по шпалам этого уса спешит, то и дело, проваливаясь в снег, одинокая женская фигура. Она быстро приближается к нам, и я явственно слышу ее тяжелое дыхание, прерываемое время от времени хриплым завыванием и приглушенными угрозами.
– Повариху оставили? – догадываюсь я, и челюсть моя отваливается.
– Так же два километра бежала за вагоном? – цепенеет Серега, и глаза у него сходятся к носу.
Худая, но жилистая повариха мастерского участка Татьяна, два километра неотлучно следовавшая по усу за убегающим вагончиком и по этой причине невероятно уставшая, засыпанная снегом с ног до головы и вконец осатаневшая, увидев перед собой виновника ее невероятных страданий – Серегу, стоящего с широко открытым ртом, бросается на него, как разъяренная львица:
– Глаза выцарапаю!
Серега ловко уклоняется от ее ногтей и кричит ей:
– Это мастер приказал!
– Где он?
– В вагоне!
Татьяна врывается в вагон и захлопывает за собой дверь.
– Поехали! – кричит мне Серега, глядя на вагончик, начавший усиленно раскачиваться.
И опять наш тепловоз летит по усу, по восьмой ветке и по магистрали. На посадочной, глядя на часы, которые показывают пять часов
вечера, я спрашиваю Сергея:
– Что будем говорить диспетчеру?
– Мастер сказал: ехать. Вот он пусть и отдувается.
* * *
Уже под под вечер ко мне в гости забегает Миша Салопанов:
– Новости слышал?
– Какие новости?
– На Печерском нижнем складе водитель Маза погиб. Паренек только год назад из армии пришел.
– Как?!
– Подъехал к площадке, скинул стяжки и стал стойку открывать.
А сверху березка тоненькая свалилась, и он упал. А когда мужики подбежали, он уже и не дышал. Представляешь, комельком пополам прямо в темечко.
– Царство ему небесное.
Увидев вкатившегося из комнаты маленького пушистого Боську, Миша замирает, и глаза его наполняются восторгом?
– Что это?
– Боська.
– Ну, иди ко мне, Босой, дай я тебя поцелую.
Восторгу обоих нет предела. Они долго и радостно повизгивают, целуются и фыркают:
– Ах ты какой масенький! А ты, какой хоесенький!
– Ав! Ав! Ф-р-ру!
– А вторую новость слышал?
–?
– У вас на УЖД ночью пилы покрали. Четыре штуки унесли.
–?
– Со склада возле диспетчерской. И никто ничего не слышал и не видел. Вот так! Я сейчас за хлебом ходил и возле кабинета участкового встретил вашего мастера Палыча Прокшина. Представляешь, стоит и рассказывает: утром приехал следователь из района и целый день сидит в пивнушке и пьянствует с мужиками.
– Алкаш какой-нибудь приехал.
– Вот, вот! И Палыч говорит, что алкаша какого-то прислали. Так он пришел к нашему Никитину жаловаться на него.
– Ну, уберут, конечно. Это же не дело.
Через два дня этот беспробудно пьянствующий в нашей пивной следователь постучится в дверь участкового Анатолия Никитина, и он, открыв дверь, увидит на крылечке четыре украденные пилы и двух молодых парней – Серегу Алексеева и Володю Бурлилова.
Через два года, вернувшись из мест не столь отдаленных, Володя Бурлилов отправится служить еще на два года в советский стройбат.
Потом он будет работать у нас на УЖД сначала кондуктором, потом водителем МАЗа и тепловоза и окажется хорошим честным парнем.
На мой вопрос, на что же им, отправляющимся на военную службу через
неделю, понадобились эти чертовы пилы, он лишь разведет руками:
– А не на что. Бес попутал по пьяни.
Следующая моя рабочая смена опять в день, и я уже уверенно и спокойно веду тепловоз с вагончиком по заснеженному усу. Опять мы высаживаем лесных работяг, опять перепускаем вагон в тупик ,и я обращаюсь к моему новому кондуктору, тоже молодому пареньку, Николаю:
– Ну что, Николка, едем за порожняком и будем начинать грузить?
– Едем.
Я еду к следующему тупику, на душе у меня тепло и спокойно, и уверенность в своих силах только добавляет радости в душу, и мне кажется, что все будет идти как надо.
Вдруг мой тепловоз резко проваливается вниз, а затем так же резко запрокидывается на бок, стенка кабины летит на меня. От удара голова гудит, как колокол, и на полном автомате я бросаю ручку тормозного крана вперед до упора:
– Приехали!
Мне не надо вылезать из кабины и разглядывать, что же там случилось с тепловозом – провалились в уширение, как пить дать. Лицо Николки вытянуто от испуга, а глаза смотрят на меня с ужасом:
– Что это?!
– Пойдем посмотрим.
 |
 |
 |