– И что, в Водьме поймали свою порожнюю половинку.
Я удивленно вытягиваю свое лицо:
– Что-то я не слышал ни о какой такой аварии на Водьме.
– А аварии и не было. Миша Замашкин спустился на мост на первой скорости, поскольку половинку-то мы увидели уже на спуске, где уже хрен остановишься. Так вот, он тормозил до нее так, что почти весь песок высыпал не рельсы, мягко долбанул ее и вытолкал наверх.
– Повезло вам, что она с рельсов не сошла.
– Не то слово. Мишка, конечно, ас!
За разговорами мы незаметно приезжаем на участок. Объездных путей здесь нет, и поэтому порожняк надо перепускать на стрелке при помощи троса. Петро переводит перья стрелочного перевода в тупик, и «Девятка» заезжает туда. Сцепы отцепляются на стрелке, и Петро вновь переводит перья стрелки обратно и фиксирует их при помощи чурочки и накладки, вертящейся на вбитом в шпалу костыле. Я снимаю в это время трос, накрученный за задних поручнях. Один конец его петли вешается на крюк тепловоза, а второй цепляется за конник второго по счету сцепа. По отмашке Петра я на первой скорости сначала натягиваю трос, а затем, постепенно прибавляя газу, трогаю с места порожняк. Тепловоз уходит глубже в тупик, а порожняк, скрипя скатами по снежку, движется какое-то время по инерции мимо него на участок. Когда он останавливается, я подъезжаю к сцепам, мы цепляем трос, и все повторяется. И так раз за разом, пока весь порожний состав не оказывается за стрелкой.
Мы сматываем трос и едем к тупичку, где нас ждут оставшиеся шесть груженых сцепов. Накинув сцепки, Петро зажигает вечный факелок и уходит с ним проверять качество погрузки. Ярко светящийся огненный шар его факела то исчезает между сцепами, то ныряет из стороны в сторону, бросая причудливые тени по сцепам, по снегу возле будок рабочих, по черной молчаливой стене леса. Наконец он возвращается, тушит в снегу факелок и бросает его, еще дымящийся, в банку с дизтопливом, стоящую на панели.
– Погнали наши городских,– залезает он в кабину.
– Погнали.
Я включаю первую скорость, подсыпаю песочку под колеса, и тепловоз, дернувшись, медленно набирает скорость. Груженые сцепы трогаются с места неохотно, со скрипом и со скрежетом, потому что смазка в их буках изрядно подзастыла. Наливаю себе из термоса горячего чая и блаженно причмокиваю:
– Хорош чаек.
В руках Петра тоже дымящаяся кружка чая и он смеется:
– Не говори, кума.
Когда «Девятка» вытягивает груз с уса на Восьмую ветку, Петро вызывает диспетчера по радиостанции:
– Диспетчер, ответь «Девятке».
– Слушаю, «Девятка», – слышится в динамике голос Веры Дмитриевой.
– Вера, позвони на «Лесной», спроси, куда груз выставлять.
– Хорошо. Все сцепы ведете?
– Да, все шесть.
Через пару минут Вера сообщает нам, что груз можно оставить на главном пути, и желает нам доброго пути. Остановившись напротив домика поста «Лесной», я смотрю на часы:
– Два часа ночи. Что будем делать?
– Отдохнем часов до четырех и поедем домой. Куда спешить? –
решает Петро.
Я, конечно же, соглашаюсь с ним, потому что голова моя словно чугунная, а глаза закрываются уже сами собой, мы идем в избушку.
Анна Земскова, заслышав скрип двери, подымается с лавочки, сладко зевает и спрашивает:
– Поедете домой или отдохнете?
– Поспим, Анна, пару часов.
– Ну и хорошо. Домой вместе тогда поедем.
Я снимаю свою фуфаечку, сворачиваю и бросаю в изголовье на лавочку. А как только моя голова касается ее, сразу же проваливаюсь в глубокий сон.
– Ребятки, подъем,– слышу я чей-то знакомый голос, открываю глаза и в первые секунды тщательно пытаюсь вспомнить, где я нахожусь и что это за блики, гуляющие по темному потолку. Наконец
сознание мое тоже просыпается, я резко скидываю ноги с лавки, сажусь и, обхватив голову руками, еще какое-то время сижу, покачиваясь из стороны в сторону.
– Ребятки, просыпайтесь. Наливайте чайку и едем домой.
Пошатываясь, я подхожу к печке, наливаю в кружку еще теплого чаю и лишь когда она пустеет, наконец, прихожу в себя. Выйдя на улицу, протираю лицо колючим снегом и, довольно фыркая, иду к тепловозу.
– Едем.
– Едем.
На станции, отведя дежурных на посадочную, мы едем на заправку. Возле Нижнего склада впереди свет фар выхватывает одинокую темную фигуру. Фигура эта уступает нам дорогу, и я узнаю стоящего на обочине нашего заправщика Ваню Ракчеева. Резко скрипят тормозные колодки, и «Девятка» останавливается как раз
напротив его.
– Заползай в кабину,– открывает дверь Петро.
–О! Здорово, мужики.
– Здорово, Иван.
– На заправку?
– К тебе.
– Что новенького в поселке?
– А что новенького? Живем, жуем.
На заправочной станции еще нет ни одного тепловоза, что меня радует, и я, заглушив двигатель, быстренько влезаю на капот, скручиваю крышку с горловины топливного бака, подхватываю тяжелый топливный шланг и кричу Ивану:
– Включай!
Топливный шланг послушно дергается, и топливо начинает шумно вливаться в темное нутро бака, а я время от времени посвечиваю туда фонариком.
Петро в это время легко носит с пескосушки ведра с песком.
Когда бак заполняется под горловину, Иван, выключив насос, спрашивает меня:
– Масло будешь брать?
– Да, нигрол нужен и дизельное с пару ведер.
– На эстакаде.
Я иду с ведрами на эстакаду, набираю в ведра масло и ставлю их под капот. Взяв в руки фонарик, проверяю уровень масла в редукторах и пригнувшись, посвечиваю на карданы – там тоже, по-моему, все нормально. «Девятка» летит с заправки и, пропустив спешащий туда станционный тепловоз, спешит на посадочную. Петро вешает на плечи свою сумку:
– Ну, до следующей смены?
– Бывай здоров.
Он спрыгивает с подножки тепловоза и уходит в полумрак, а я остаюсь ждать сменщика. Ровно без пятнадцати шесть дверь кабины резко распахивается, и я вижу лицо моего сменщика Коли Ковалева:
– Здорово, Югов!
– Здорово, Николай.
– Как отработали?
– Нормально.
– Сцепы не падали? – он поднимается в кабину и ставит свою сумку на сиденье.
– Нет, Бог миловал.
– А у меня третий сцеп четыре раза е… ся.
– Погрузили плохо?
– Нет, букса неисправная. Представляешь – без вкладыша.
– Повезло вам…
– Машину заправил?
– Да. В заднем редукторе нигрола на полщура всего. Хотел залить…
– Да не зальешь ты его сейчас так. Надо ведро разогревать факелком, а потом уж и лить. Залью я на участке, пока они сцепы грузят.
Колодки смотрели?
– Да. Две перевернули, две заменили.
– Масло в двигателе как?
– В норме. Воды добавил в бак утром с полведра.
– Ну, это нормально. Карданы смотрел?
– Утром посмотрел с фонариком.
– В следующую смену, если будет время, пролезь с ключиками.
– Добро.
– Ну, бывай здоров.
– И у вас чтоб все нормально было.
– А вот за это спасибо.
Я беру свою значительно полегчавшую сумку, спрыгиваю с подножки и, обогнув посадочную, сворачиваю на свою Лесную улицу.
Поселок уже начинает просыпаться, и в некоторых окнах горит свет, а из-за калиток нет-нет да зальется в хрипящем лае пес-сторож. У нас
в кухонном окошке тоже горит свет, а из печной трубы курится дымок. Мама встречает меня у порога:
– Ну, как отработал?
– Хорошо, мам,– бодро отвечаю я.
– Ну и, слава Богу,– облегченно вздыхает она,– раздевайся и садись есть. Суп на плите горячий.
Я раздеваюсь и прохожу к умывальнику на кухне. Наливаю в него пару ковшей холодной воды и из чайника добавляю туда кипятка.
Смотрю на свои совершенно черые руки, обреченно вздыхаю и при помощи мочалки и стирального порошка в несколько приемов
смываю эту машинную грязь. Умывшись, наливаю в миску горячего супчика и неторопливо ем. Горячее тепло постепенно разливается по всему телу, а на душе у меня хорошо и спокойно. Первую свою рабочую смену в качестве машиниста тепловоза я отработал очень даже неплохо. И эта мысль придает мне чувство уверенности в своих силах. Оказывается очень важное это дело – твой первый рабочий день в новой профессии. Это ведь еще и задел на будущее. Да еще какой важный задел!
На кухню неспешной поступью заходит наш кот по имени Лева.
Он садится у печи на подтопочный лист возле своей полулитровой миски и молча смотрит на меня своими всегда спокойными и уверенными глазами.
Появился Лева у нас года два назад холодным зимним вечером. Мама, услышав за дверью надрывный кошачий крик, приоткрыла ее, и в дом ввалился тощий, ободранный и весь заиндевевший кот. Он прижался к горячей печи своим насквозь промерзшим худым тельцем, смотрел на нас испуганными глазами. Я, возмущенный подобной наглостью, и зная, что в поселке ничейных и бродячих котов не бывает, нагнулся к нему, чтобы взять за шкирку и вышвырнуть обратно на улицу.
 |
 |
 |