Со ступенек вагона неспешно спрыгивают в снег труженики леса, именующиеся в нашем поселке просто «лесники». Одеты лесники по-разному, кто-то в фуфаечки, но в основном в костюмы работников леса. Костюмчик такой представляет собой тонкие ватные штаны и такую же тонкую удобную фуфаечку. Сверху куртка с меховым воротником и брюки из шинельного сукна, с водоотталкивающей пропиткой. Мужики с сумочками в руках едут в свои будки, а мы сдаем назад до стрелочного перевода и при помощи стального троса перепускаем вагончик в тупик.
– Сейчас попьем чайку, перекурим и посмотрим машину,– удовлетворенно потирает руки Михаил.
Мы пьем чай из термосов в теплой кабине тепловоза, перекуриваем и приступаем к делу. Миша зажигает вечно живой асбестовый факелок и кладет его на рельс под непонравившуюся ему тормозную колодку. Снег, запрессовавший ее, быстро тает, и я беру из бардачка старую рваную фуфайку и бросаю ее на снег рядом с этой колодкой.
Встав на колени, легко выбиваю молотком клин и вынимаю колодку из сухаря. Колодка стерлась больше снизу, и я, перевернув ее, загоняю на прежнее место – походит еще. В это время пламя факела уже очистило от снега и льда следующую колодку. Я меняю ее на новую и подтягиваю тормоза. В это время Миша расправляется со второй стороной. Поменяв несколько тормозных колодок и основательно подтянув тормоза, мы проколачиваем песочницы и слегка замерзшие забираемся обратно в кабину. Миша смотрит на часы:
– Сцепа четыре уже нагрузили. Поедем на погрузку, сцепы проверим.
Он заводит тепловоз, и мы едем в следующий тупик. За следующей кривой я вижу будку лесников с вьющимся дымком из круглой стальной трубы, штабеля ободранного от сучьев леса и челюстный погрузчик, ведущий в мощных стальных руках, поднятых над кабиной, пачку леса. На подтаскивании работает мотовоз, старенький, с облезшей краской в просторной кабине, из трубы которой тоже курится синеватый дымок.
– Видел,– кивает головой Миша.– Чаек кипятят в кабинете, тепло там у них, спасу нет.
– Кто на мотовозе работает у них? – спрашиваю с любопытством.
– О! Незаменимый экипаж – Чучнев и Комар. В двигатель вместо воды заливают дизтопливо зимой. Утром приезжают на работу, сразу двигатель заводят и поехали. Молодцы мужики.
Мы с кондуктором идем проверять нагруженные сцепы. Я иду возле сцепов с одной стороны, а кондуктор, молодой паренек, по имени Витя, идет с другой. Я внимательно и привычно оглядываю первый погруженный сцеп – по-моему, все нормально. Замки на стойках закрыты и надежно зафиксированы, стяжки тоже закрыты, хлысты нигде _______не свисают, а рамы сцепа нигде не зажаты. Я упираюсь обеими ладонями в нагруженный сцеп и раскачиваю его. Он грузно и неохотно покачивается. Вроде бы все хорошо, и я иду дальше. Когда под
погрузку ставится шестой сцеп, я кричу Витьку:
– Беги в тепловоз. На стрелке разъедемся с мотовозом, а я здесь посмотрю.
Помощник погрузчика, тоже молодой парень, подходит ко мне:
– Закурим?
Я достаю из кармана пачку «Примы» и протягиваю ему сигарету.
– Вот, спасибо. Стажер?
– Стажер.
– Да мы тут доработаем еще до конца месяца и поедем на автовывозку, так что недолго тебе работать на этом участке.
– Ну и, слава Богу.
Погрузив последний, шестой, сцеп, мы подгоняем под погрузку следующий, и я, отцепив его, иду к «Девятке». Михаил опять галантно уступает мне кресло водителя:
– Так, первая, малый газ, песочек и пошел.
– Миша, я еще не обедал!
– Дорога неспешная и длинная, так что пообедать ты успеешь за рычагами.
Груженный лесом состав, поскрипывая и позвякивая, трогается с места. Минут через пятнадцать, постепенно успокоившись, я перестаю вскакивать с сиденья при каждом несущественном дерганье тепловоза.
– Да ты не бойся,– успокаивает меня Михаил,– если сцеп упадет, тепловоз сразу встанет, снега еще немного и дорога не укатана снегочистом.
Подъехав к крутому спуску перед речкой Водьма, я останавливаю состав и иду проверить еще раз песочницы. Песочницы работают хорошо и, залезая в кабину, говорю Михаилу:
– Ну, теперь ты садись, я здесь не справлюсь.
– А ночью как будешь справляться?
– Да не поеду я один ночью работать!
– И я тоже не поеду! Мы уже полмесяца вдвоем работаем – сутки через сутки! Садись!
Спуск и подъем в Водьму, из Водьмы с подсказками Михаила проходят спокойно и без эксцессов.
– Вот! Молодец! И ночью точно так же сработаешь! Надо Федя, надо!
На посту «Лесной» нас встречают пустые объездные пути и оставив груз на одной из них, «Девятка» подъезжает к рубленной из
бушке поста, возле которой на расчищенной от снега дорожке нас
встречает дежурная Аня Земскова, женщина лет сорока пяти, статная и хорошенькая:
– Ну как, мальчики, доехали?
– Слава Богу, Аня, твоими молитвами.
– Ой, заходите в будку, у меня на плите горячий чай.
– Не откажемся, коль приглашаешь.
Мы все втроем вслед за Анной входим в домик поста, и жаркое тепло бьет мне в лицо:
– Ух, теплынь какая здесь!
– Садитесь, гости дорогие, к столу,– смеется Аня. Я оглядываю теплое уютное помещение: хорошая побеленная добротная печь, на стенах полочки, крепкий деревянный стол и у трех стен широкие длинные лавки. Аня наливает нам по кружке заваренного крепкого чая, и мы дружно садимся за стол.
– Аня, порожняк не ведут нам, не знаешь? – спрашивает Миша, с удовольствием прихлебывая чай.
– Нет, Миша, не ведут. Только после пересменка обещали.
– Тебе его и везти,– смотрит на меня Миша.
– У вас новый машинист? – живо интересуется Аня.
– Да, вот Володька,– представляет меня Миша,– день будет стажироваться, а в ночь уже сам хочет ехать работать.
– Молодец,– качает головой Аня.
– Знамо дело,– соглашается Миша.
Попив чайку и поделившись последними поселковыми новостями, мы покидаем этот гостеприимный теплый домик и идем к тепловозу.
Я сажусь в водительское кресло, с маху втыкаю третью скорость, и мощный стовосьмидесятисильный дизель уносит «Девятку» в заснеженную тайгу. На участке нас уже ждет поставленный к будкам вагон, и часть работяг сидит уже там. В четыре часа мастер участка, еще раз
окликнув взглядом вверенное ему хозяйство, машет рукой:
– Поехали!
Уже темнеет и я включаю передние фары, а когда густая вязкая темень полностью окутывает и небо, и лес, включаю и передний прожектор. Передний прожектор – это все та же автомобильная фара, прикрученная на кабине, и что там впереди дальше ста пятидесяти метров – все равно ничего не видно. На «Лесном» свет электрического фонарика описывает полукруглую дугу, выпуклую кверху, и «Девятка», отозвавшись коротким свистком, спешит дальше. На спуске справа светятся огни таежного поселка под названием Лесной, и я, повернув голову, невольно вглядываюсь в эти огни – надо же, и здесь живут и работают люди, в такой-то глуши. У диспетчерской УЖД
Миша кричит в окно диспетчеру Гете Бутиной:
– Да, да! Сам поедет в ночь.
На посадочной мы выставляем опустевший вагончик на объездной путь, съезжаем на него сами уже с другой стороны, я глушу тепловоз.
– Слава Богу, отработали,– радуется Миша Замашкин, и мы втроем идем по домам. Для нас с Витькой это только ужин или отдых всего на один час.
Дома меня ждет мама. Печь истоплена, на плите стоит горячий ужин.
– Ну как ты отработал свой первый день машинистом?– интересуется она, наливая мне в миску горячий дымящийся суп.
– Нормально,– бодро отвечаю я,– но мне еще в ночь надо идти работать.
Я рассказываю маме подробности сегодняшней дневной смены, а она, слушая меня, только качает головой.
– Мам, а где мои сапоги кирзовые пылятся?
– На веранде где-то. Зачем они тебе?
– Посмотри. Они сейчас нужны.
Пока я ужинаю, мама приносит с веранды сапоги, я ставлю их на горячие кирпичи печи, чтобы они отошли от мороза и согрелись. После ужина я закуриваю сигарету и чувствую, как усталостью неумолимо наливаются мои руки, ноги и затем уже все тело. Эх, сейчас бы прилечь на диван, сладко вытянуться и отдохнуть хотя бы с часок, но надо встряхнуться и собираться опять на работу. Мама уже налила в мой термос горячего чаю и собрала мою походную сумочку.
Я смотрю на часы – пора. Надеваю кирзовые сапоги с шерстяными носками, надеваю фуфаечку, вешаю на плечо сумку:
– Пора.
– Ну, давай, с Богом, сынок.
* * *
На посадочной я вижу огромную фигуру человека, облокотившегося на перилла и с интересом внимающего вечерней жизни поселка, светящегося теплыми окнами, редкими фонарями, переливающимися холодным светом и негромкими репликами темных теней редких прохожих. Фигура, завидев меня, с интересом наблюдает за мной.
Когда я подхожу к «Девятке», она отдаляется от перилл и движется в сторону тепловоза. Открыв ключом дверь, я включаю свет в кабине и завожу двигатель. Вслед за мной в кабину вваливается огромный бородатый парень лет тридцати и, улыбаясь, протягивает руку:
– Петр. Кондуктор.
Я жму его огромную лапу и тоже представляюсь:
– Володя. Первый, так сказать, трудовой день.
– Учился где?
– В Кирове. Девять месяцев.
Я втыкаю третью скорость, и «Девятка» легко срывается с места.
Остановившись у диспетчерской, слышу в динамике радиостанции голос диспетчера:
– «Девятка», зайдите в диспетчерскую.
Петро открывает дверь кабины:
– Пошли, покажемся Загоскину.
Я вслед за ним спрыгиваю с подножки тепловоза и иду в диспетчерскую, где наш старший диспетчер Загоскин сидит за столом и, улыбаясь, приветствует нас:
– Здорово, мужики. Ну, как ты, Вовка, поработал день?
– Нормально.
– Петро, когда на МАЗ?
– Недельки через две, наверное.
– Ну и добро. Забирайте путевку и вперед. Перегон свободен аж
до «Лесного».
Постукивают стыки рельс, мотается луч прожектора по УЖД, и я, сидя боком на сиденье, держа вытянутую правую ногу на послушной и податливой педали газа и повернув голову влево, слушаю неторопливый рассказ Петра Володина о своем житье-бытье.
В свое время он в поисках хороших заработков помотался по леспромхозам и ему есть что вспомнить. Проживание в таежных общежитиях далеко не мед, что, кстати, известно и мне не понаслышке.
В общагах таких случается все: и пьянки, и драки с поножовщиной это обычное дело.
– Работал я под Холмогорами в небольшом лесопункте вальщиком. Как-то вечером с получки ввалилась в нашу общагу кодла местных. Впереди здоровенный кабан – брат Василия Алексеева, помнишь такого штангиста?
– Видел по телевизору. Здоровый, как медведь.
– Вот-вот. Так брат его точно такой же.
– Ну и что?
– Ну что? Обычное дело – получку на стол и живи дальше, положив зубы на полку до следующей. А у меня в комнате на стене висели две дружбовские цепи. Я, когда с работы шел, в пилоточке их сам наточил, чтобы завтра с утра взять на работу. Так вот, пока они там хлопали дверями комнат, орали и трясли сезонников, я надел на руки зимние толстые рукавицы, взял в каждую руку по цепи и вот в таком виде их и встретил.
– Ну, ты даешь! А дальше-то что?!
– Ну что? Сколько они не прыгали, дальше порога таки не прошли.
Я в свою очередь рассказываю Петру о моей жизни в общежитии Пелесского лесопункта, куда меня занесло прошлой весной, и незаметно за разговорами мы подъезжаем к «Лесному».
– Аня, берем порожняк с объездной?– кричит Петро, открыв окно кабины, вышедшей из своего уютного домика Ане Земсковой.
– Берите!– доносится ее голос.
Мы, не торопясь, проезжаем вдоль порожняка, и Петро, посвечивая электрическим фонариком, проверяет сцепки.
– Стой! – кричит он мне. – Тут половинки сцепов на одной сцепке.
Я останавливаюсь, и Петр уходит к сцепам. Какое-то время он гремит балансирами и крючками и вскоре возвращается:
– Поехали.
Мы цепляем порожняк, и Петро, рухнув на свое сиденье, негромко говорит мне:
– Последний сцеп номер 385. Запомни.
– Угу.
– В прошлый раз мы взяли порожняк, пересчитали, а номер последнего сцепа не глянули. На участке перепустили порожняк, и пока я бегал там с тросом, видимо, обсчитался.
– И что?
 |
 |
 |